Я помню что это был белый день. Фоном его было молчание, хотя обычно, если у дня есть свет и если идешь по своим делам, а в небе какой-нибудь грандиозный закат, то идешь как-бы под негромкую музыку, которую тем не менее слышно, даже когда, скажем, грохочет транспортная развязка.
Но этот день был белый, как лист бумаги и какой то абсолютно безмолвный. Было воскресенье, на улице лежал снег, свет проходил через побеленное больничное окно и, поднявшись в первый раз после того, как сегодня утром я родила сына, я увидела свое лицо в зеркале душевой. Эта женщина была мне незнакома. Она была абсолютно отрешенной и совершенно спокойной, и при этом очень молодой и красивой, а я такой никогда не была.
Были ли еще дни, когда вот также еще ничего не началось, но случилось чудо, в осуществлении которого мне пришлось принять мучительное и странное участие, где от моего сознания мало что зависело, кроме способности удивляться? Еще ничего не началось, ни сумасшедшей любви к этому ребенку, ни ощущения, что я не сумею спасти его от своей неумелости, ни восхищение его детской гениальной догадливостью, ни то, что он, наконец, укоренит меня в этом мире, ни, возвращающие мне силы жить, плоды его воображения. Но все это уже зародилось в этой тишине — еще ничего не случилось, но все уже пришло в мир.
Увидев себя в зеркале я удивилась, потому что тогда я впервые восприняла себя полностью, как ту, которую можно любить, хотя до этого времени я не встречала никого, кто был бы способен на это.
Случалось ли мне еще стоять на берегу… пока еще в полной тишине? Ночь рождения второго сына, когда я не могла заснуть до утра. Две звезды на черном небе. Мои сыновья. Прошло еще несколько лет пока я привыкла что это чудо — мое порождение. Прошло сорок с лишним лет. Вообще-то я не привыкла до сих пор.
