Cначала ведущая долго перечисляла учителей валторны, трубы. саксофона, барабана, фагота, кларнета и флейты (имена и фамилии израильтян мужского пола), потом имена дирижеров и директоров школ.
Кто все эти люди -думала я. Чем они занимались с учениками?
ПродолжениеРека текла под мост как клякса
Оранжевый советский дом в венце из лозунгов
у самого порога восточных падающих сосен
пытался слиться с естеством
Продолжение
В документальном жанре есть много поэзии. И Израиля.
Почему Израиля?
Потому что Израиль есть во всем. А вы как думали?
Вот недавно я посетила Одессу, в связи в чем мои знакомые, да и я вспомнили свои прогулки на корабле «Адмирал Нахимов».
Продолжение Тревога сидела в левом нижнем углу живота.
«Наверное это оттого, что опять придется за все одной отвечать» — думала я. «Но ведь — судьба у меня такая, даже когда я делаю вид, что я ни при чём.»
Однако животу это было до одного места. Зато голова понимала, что если опять разыграется, то ни о какой ответственности не будет и речи. Тогда я ни за что не отвечаю.
Продолжение
Пой от меня подальше
Возьми свой шесток и поставь его в поле
Где нибудь на севере Европы
Замолчи. Не мешай мне слушать собственный голос
И вы, Сейчас же рассядьтесь на шестах и пойте себе на здоровье
Мы вас классифицируем а потом
Сколько не надрывайтесь
Мы вас не услышим.
Вот. У меня есть своя песенка.
Я хочу слушать только ее
На бульваре Хен
Как на Босфоре:
Дома стоят к воде так близко,
Что капитан с верхней палубы
Встречается взглядом с домохозяйкой
Накрывающей стол…
Я плыву по бульвару,
Мечтательная домохозяйка,
А в широком окне, похожем на корабль
Милый мальчик встречается
Со мною взглядом
Рисуя свою картину
Старательно и энергично
Пока солнце идет к зениту
Зонт скрипит и скрипит
Как мачта под ветром —
Посланник моря
В каземате большого двора
По четвергам тут стоит
Продавец оливкового масла
Его дело
Наливать масло в блюдце
Сыпать горки
Зеленых и черных маслин
Вынимать деньги из жестяной коробки
Медленно пересекать двор
Исчезающей тенью
Оборачиваться на мой голос
Быть худым печальным непонятным
Быть мной
Быть единственным утешением
Самое тяжкое — научиться жить в раю,
Нести его осторожно,
Не теряя уверенности,
Громко заявляя, что это рай
Самое тяжкое — отвергнуть, забыть,
не оборачиваться на того,
Кто начинает трясти его,
Пока не превратится в ад
Я правлю своей рутиной
Посредством спинного мозга
И надо вообще-то заметить
Что он довольно разумен
Мой позвоночник — такая флейта
Играет себе и играет
И музыка иногда хороша
А сны мои правят мною
Цветисто и очень искусно,
Но намекают прозрачно
Что я и впрямь существую
Мой позвоночник — такая флейта
Играет себе и играет
Играет и вдруг заболит
Продолжение
Мое сердце трепещет,
и я говорю ему:
«Если будешь так трепетать,
Я уйду и оставлю тебя трепетать одного.
Превратись из бабочки в гусеницу
И уползи, уползи!»
Так получилось что я влюбилась сразу
Он сказал навигатору громко
чтоб машина везла нас на Новый Арбат
и машина стала кружить
среди падающих звезд Бульварного кольца
а по радио была незатейливая классика
такой советский ансамбль скрипачей
неискушенный звук — я такого не слышала долго
Он почти стонал что не движется пробка
упомянов о том, что цари, проезжая, затыкают Москву
Этот человек был страшен лицом и прекрасен
Именно такие лица я и люблю Продолжение
Дырявою скорлупкой,
влекомой по волнам,
была моя душа
Сегодня посмотрела —
увидела живое существо,
которое плывет, куда захочет
Увлекательное занятие
Бросать камушки в собственную глубину
Смотришь на расходящиеся круги
И удивляешься…
Ведь ты не знал, что они такие
В этом красивом доме
Обитают его таланты,
его свобода и щедрость
Он же стоит снаружи,
Нос прижимая к стеклу….
Вот что было в этот день
Гортензия цвела и пахла
Тень пчелы висела над дорогой
Пушинка парила под солнечным ветром
Бесшумно пришел автобус…
Жить, не выходя из задумчивости
До конца жизни.
Я видела во сне стихотворенье, которое
как старая мозаика
не содержало точного изображения
Но те слова, которые не стерлись,
Прекрасны были так
Что вся картина
сулила чудеса…
