Я не люблю музыку
Абонементы на молодых советских пианистов в Москве в пору моей юности были — что подписка на регулярное посещение публичных чтений газеты «Правда». Ни звука небесного, ни свободы души. Правда все они были хорошо дрессированные. Одна высокопоставленная училка из Центральной МузШколы, мне так и сказала: «Нам нужен правильно выученный текст и техника. А душу мы сами вкладываем.»
Но ведь это, как сказал Ежи Лец о свободе, невозможно симулировать.
В передаче Игоря Померанцева я узнала, что после освобождения пианиста Генриха Нейгауза из тюрьмы, его спросили, как ему удалось сохранить форму. «Я читал Пушкина»- ответил он.
Я не люблю музыку — слишком сильно она на меня действует. Совсем не потому,что я много занималась ею в детстве. Просто здесь я — как на минном поле. Я стараюсь держаться от нее подальше, разве что меня по ошибке заносит на какой нибудь концерт.
Ничто так много не говорит о человеке, как исполнение им музыки. В любом исполнении прекрасно видна мера внутренней свободы музыканта и масштаб его воображения. Или отсутствие оных. Есть даже музыканты, которые прекрасно исполняют плохую музыку, которая вызывает головную боль тем, что упирается в какой-то потолок, не дающий музыке стать небесной. Но им удаётся анестезировать этот недостаток с помощью своих личных качеств.
Обратных примеров больше. Одна пианистка недавно заставила меня быть невежливой. От ее Бетховена я сбежала через многочисленные ноги сидящих в зале. Незадолго до этого я услышала первый концерт Шопена в исполнении какого-то то немца по радио. Он играл его так бездушно, что я свободно смогла бы его представить в свите Гитлера. Это оставляет в душе неприятный осадок.
Самое ужасное, что от музыки нельзя спастись какими-либо интеллектуальными усилиями. Это — как будто тебе впрыскивают яд под кожу. Из пианистов совсем неопасен мне, пожалуй, только Глен Гульд. Все процессы в его исполнениии проиходят где-то наверху, в тех верхних частях души, где им и место.
Но есть и особый вид музыки в той стране, где я живу. Вот она просто лишает смысла пребывание на этом свете. То есть то что она говорит, я не хотела бы знать никогда.
В ней звучит сентиментальность уголовника. У него есть чувства. Он их насильно и громко демонстрирует.
Вот что сказал про эту сентиментальность Шаламов, (описывая характер блатаря):
«В действительности – это сентиментальность убийцы, поливающего грядку с розами кровью своих жертв. Сентиментальность человека, перевязывающего рану какой-нибудь птичке и способного через час эту птичку живую разорвать собственными руками, ибо зрелище смерти живого существа – лучшее зрелище для блатаря.»
Я не могу сказать на каком языке эти песни. Это неполиткорректно.