МОЯ БАБУШКА, КОММУНИЗМ И Я

Все люди любили мою бабушку. Они помнили ее через много лет после того, как она умерла. Она была каким-то феноменальным источником света, тепла, и простой человеческой нравственности. И еще — мир вокруг нее всегда был красивый. Даже еда,которую она готовила, содержала все эти ингридиенты.
Люди ходили к ней советоваться. Или просто даже рядом посидеть.
Поэтому в ее жизни случались чудеса. Например ее устроили на работу — чисто из любви — во времена «дела врачей».
Силы зла, пока она жила, не смели себя проявить.

Но все это держалось на вере в правильность ее линии жизни. Она была верующей коммунисткой. Проявлялось это не в отсутствии милосердия, а в абсолютной честности и следовании принципам служения. Подарки она не принимала категорически, будучи врачом. И боролась с воровством в доме инвалидов, где она работала, даже выйдя на пенсию — через парторганизацию. Но при этом  — спасла от колонии соседского подростка, попросту спрятав его.

Как ей удалось так сохраниться? Не знаю.

Жизнь у нее была тяжёлая, но в близком кругу простых одесских врачей не было репрессированных. Голод, каторжная работа, эвакуация, в которой она еле спасла младшего ребенка, потом военная хирургия, семейные неприятности.

Когда посадили деда по «делу врачей» (он сел через 12 дней после смерти Сталина и через 3 месяца был отпущен), она уже три года как рассталась с ним. Я не знаю, что она тогда думала, так как родилась немного позже.  Возможно обида на деда просто вычеркнула всякую мысль о нем. И жила она от него за много тысяч километров. Но то, что вся ее гармония держалась на этой вере, было ясно всем.

Моя весьма язвительная одесская тётушка говорила, не выпуская из губ беломорину: «Мне все, кто защищает советскую власть, смешны, но только не Малка».

Не удивительно, что когда в начале 60-х годов ей дали прочесть про ГУЛАГ, она поверила, но сказала: «Если это правда, то жить не стоит». Потом ее вызвали в райком: » Партия знает что в домах престарелых воруют. У них маленькая зарплата. Не надо с этим бороться.»

От всего этого она впала в такую тоску и депрессию, что один инфаркт последовал за другим и 66 лет она умерла.

Я не похожа на бабушку. Я верю в человеческое зло и имею о нем, так сказать, самое живое представление. То зло, в которое я способна поверить, у очень многих вызывает шок.

В Израиле я прямо пророк. Задолго до того, как Рабин и Шарон совершили свои преступления, я точно знала, что все это осуществится.

Моя душевная гармония, казалось мне, держится совсем не иллюзиях, а на решимости утверждать свои правила в жизни.
Но оказалось, что — только до сегодняшнего момента.
Оголтелая антисемитская пропаганда, осуществляемая ныне в моей еврейской стране повергла меня в такой душевный кризис, которого я никогда не знала. Что собственно случилось? Разве это так уж неожиданно? Разве не естественно, что негодяй дает легитимацию празднику архаического мышления погромного электората, который он знает как самого себя?
Не это ломает мне хребет. Но только то, что это спокойненько происходит именно здесь. Он дает им почувствовать себя здесь хозяевами. И небо не падает на землю.

Наверное у каждого есть какая-то последняя вера. Абсолютно вроде независимый и свободный Мераб Мамардашвили умер от того, что его любимые грузины, в которых он так верил, выбрали Гамсахурдия.

Я спрашиваю себя, что во мне не так. Я смотрю на безмятежных сабр, никогда не знавших, что такое антисемитизм. Они не понимают, что эти люди гораздо большие враги, чем арабы. Сабр этим не проймешь. Человека который не боится рэкета, невозможно рэкетировать.

Что я вообще хотела от Израиля? Я люблю евреев. И хотела жить среди них. С какой стати эти антисемитские хари так хорошо себя чувствуют именно здесь? Нет ответа. Пока я не знаю, как с этим жить.

И теперь мне кажется, что бабушка была всегда до моего рождения. Была всегда и была всем. А меня как не было, так и нет.