Преимущество немоты
Недавно мне пришлось двинуться в путешествие в соседний город к моему зубному врачу.
Мы не виделись много времени и вышло мне рассказать ему про то, что у меня наконец завелось пианино с замечательным голосом и — о чудо — я, давно забывшая что это такое, опять стала на нем играть и гораздо лучше чем прежде, чем, когда меня лет 50 назад считали местным вундеркиндом.
Потом я онемела, сидя с открытым ртом как это бывает у зубного врача и закрыла глаза и услышала монолог. Сначала про то, что у него тоже есть пианино и откуда оно к нему пришло, и как он играет на нем не зная ноты (кто бы сомневался, он из тех у которых поет душа) потом про свою юность в Москве и ранние сеансы на московских кинофестивалях на которые можно было достать билеты, но мама не давала денег, но он все равно их доставал, про то, какое головокружительное предвкушение было у него каждый раз когда начинался следующий фестиваль, про то как он один из первых купил магнитофон и как радостно, основательно и жадно и собирал записи тогдашних бардов и составил громадные и никому не нужные сейчас коллекции записей и книг, привезя их с собой в Израиль. С закрытыми глазами я представляла себе этого подростка и молодого человека тогдашнего времени и вспомнила, как волновалась, заходя в магазин «Мелодия» на Калининском, у меня почти подгибались ноги от волнения, когда я видела там новую пластинку с записью, о которой и не мечтала, как искала и находила в букинистическом отделе нашего подвального книжного магазинчика номера «Иностранной литературы», как радовалась, заходя в библиотеку Дома Культуры зная, что я найду там все что мне надо — потому что в нашем городке эта пещера Аладдина была никому не нужна. Это была зона жизни для нас в той мертвецкой, которой были застойные годы в СССР и, сидя в электричке, я погружалась в единственно реальный для меня мир героев Фолкнера в то время как остальной мне казался полустертым сном…. У каждого из нас была такая зона жизни, в научно-популярных журналах пробивалась живая мысль, и я помню как мой дядя читал их целыми ночами под сладкий чай, и это была его территория свободы. Они превращались в интеллектуальных барахольшиков, собирая коллекции записей, журналов и книг, не в силах воспринять все сразу и делая запасы на будущее.
——————————————
Нет большего счастья, чем слушать музыку родной души. И я не воспользовалась свободой говорить, и покинув кабинет, долго была беспричинно счастлива и жизнь внутри меня была нетороплива.